брюсов валерий яковлевич серебряный век русская поэзия
Гиппиус Зинаида Николаевна, Мережковский Дмитрий Сергеевич, Сологуб Федор Кузьмич Серебряный век. Символизм
626 Руб.
Брюсов Валерий Яковлевич, Блок Александр Александрович, Бальмонт Константин Дмитриевич Серебряный век
316 Руб.
Блок Александр Александрович, Бальмонт Константин Дмитриевич, Брюсов Валерий Яковлевич Серебряный век
575 Руб.
Ахматова Анна Андреевна, Бальмонт Константин Дмитриевич, Брюсов Валерий Яковлевич Серебряный век
435 Руб.
Описание:
Отношение современников Валерия Брюсова к нему и его творчеству едва ли можно назвать теплым. Одни отказывались видеть в Брюсове поэтическую личность, указывали на "антимузыкальность сущности" (Марина Цветаева: "Мастерство - не все. Нужен слух. Его у Брюсова не было"). Другие упрекали Брюсова в излишней авторитарности внутри литературного пространства, которое он формировал, исходя из собственных предпочтений (Георгий Иванов писал, что поэт принял "надменную позу литературного диктатора"). Третьи отказывались принимать эксперименты Брюсова со стихотворной формой (Владислав Ходасевич называл его литературные опыты "холодным экспериментаторством"). Четвертых отталкивало потребительское отношение Брюсова к людям, эстетский "демонизм", желание создать из себя живой литературный памятник, неумеренное самохвальство в творчестве и в жизни. Владислав Ходасевич заметил в своей книге воспоминаний "Некрополь": "Он любил литературу, только ее. Самого себя - тоже только во имя ее. Воистину он свято исполнил заветы, данные самому себе в годы юношества: "не люби, не сочувствуй, сам лишь себя обожай беспредельно" и "поклоняйся искусству, только ему, безраздельно, бесцельно". Это бесцельное искусство было его идолом, в жертву которому он принес несколько живых и, надо признать, - самого себя". В новой книге серии "Поэты в стихах и прозе" представлены основные поэтические сборники Брюсова: от раннего "Юношеское" до "Шедевров" и "Это Я", написанных под влиянием французского символизма и относящихся к периоду, названному автором "декадентским". Среди зрелых сборников, вошедших в издание, - "Третья стража" и "Граду и миру". В них поэт обращается к мировой истории, мифологии, литературе. В этих сборниках начинает звучать важная для Брюсова тема урбанизма, жизни в городском пространстве. Сам автор, характеризуя тот период своего творчества, когда создавал их, отмечал: "Это мои лучшие вещи, может быть, лучшее, что я могу написать в стихах". В сборнике "Stephanos" разрабатывается гражданская тема; "Все напевы", "Зеркало", "Семь цветов радуги" завершают творческий путь поэта. Переводы - та область, в которую Брюсов внес неоценимый вклад, открыв русской культуре многих поэтов (в книгу включены его переводы стихотворений и поэм Эдгара По). Также в книгу вошло произведение "Огненный ангел". Это "правдивая повесть, в которой рассказывается о дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, астрологией, гоетейей и некромантией, о суде над оной девушкой под председательством его преподобия архиепископа трирского, а также о встречах и беседах с рыцарем и трижды доктором Агриппою из Неттесгейма и доктором Фаустом, написанная очевидцем". На страницах произведения - блеск эрудиции, опьянение страстью и красотой жизни, пророческие сны, хоровод видений. Как и в поэзии, в прозе Брюсов обращается к истории и мастерски работает с ней (действие происходит в Германии XVI века). Андрей Белый, ставший прототипом одного из героев произведения - графа Генриха, писал: ""Огненный ангел" останется навсегда образцом высокой литературы для небольшого круга истинных ценителей изящного; "Огненный ангел" - избранная книга для людей, умеющих мыслить образами истории; история - объект художественного творчества; и только немногие умеют вводить исторические образы в поле своего творчества". В произведении Брюсов раскрыл историю своих отношений с Ниной Петровской (она выступает под именем Ренаты, сам Брюсов - под именем Рупрехта). "Огненный ангел" - это не только блестящее повествование в декорациях истории, но и своеобразная проекция сложных личных отношений, попытка разрешить их если не в жизни, то в пространстве литературы.